ИСТОЧНИК

Входил ли ты в сокровища Земли,
пахал ли ниву тьмы и света?
По слову твоему ли потекли
потоки вод, метели лета?

Всё чудно, всё прекрасно, всё во прах
сотру, спасая человека.
Пылинки гор растают на весах…
- Отец, а тайна будущего века?

На праздник мой не приводи дождь
На праздник мой не прилетай снег
На праздник чист не появись лист
И на прощанье не ложись, ложь

На праздник мой не приходи груз
И слишком лёгким не катись нет
Как счетверённый пулемёт куст
И в миллионном лентеце вещь

На праздник может зарядить жизнь
Или по истине пройтись свет
На тропку, нА гору, на старый Рим
Нацелив зеркало из Ньюгрэйндж

Окна
забывают стены светом
и выходят из самих себя
едва человек
выносит Бога

Моё давнее эссе на Теоэстетике:
https://vk.com/@theoaesthetics-viktor-kachalin-esse-o-hudozhnike
Спасибо Елизавете Трофимовой.

В.П.

Жажду воспою и мороз зоркий.
В выстуженном напрочь сердце
костёр свечей вокруг единственной иконы
пусть сменят созвездия и лампады.

Жажду утоли водой глубокой
растущей из-под корней смоковницы.
Смотри, стали ветви ее мягки,
распускаются неопалимые листья.

Жажду со всех четырех краев света
завяжи в узел и иди дальше
Ледники в океан пусть бегут. Улыбаясь,
Ждут тебя горы, наперсники рая.

2011

Перекипел
разноцветной пургой
хмельной Иерусалим -
и тот, Кто приходит
лёгкой стопой,
уйдёт, до конца незрим.

И будет, как прежде:
и день - не в день,
и ночь - не в ночь: до утра;
и рухнут в море,
отеплохадев,
смоковница и гора.
***
И мир прекрасен, как всегда,
как перед смертью Господа,
а после он свернётся вдаль
и станет точкой острова,

неизмеримого, как свет
над океаном молний,
никем он чисто не воспет
и набело исполнен.
***
Пришёл я в этот мир
разбить самодовольство смелых
и радости кумир
из пёстрого соделать белым,
затем стереть его
в левкас тончайший,
крепче снега -
и нанести на вещий ствол
сто фресок божьего разбега;
остатки - без следа
развеять в праздничных ущельях,
да освятит звезда
весенней грязи новоселье.
2010

Дорогу осилит тот, кто её создал,
и те, кто своими телами её устилали,
и кто закопан был в неё и не встал,
и кто до конца прошёл её и пропал.
Две дороги пересекутся и расстанутся навсегда,
или переплетутся и станут водой.
В тонких заслонках льда
мягко льётся огонь исчезнувших без следа.

Она звала меня войти в неё,
откуда выхода нет.
а я звал её в пустыню,
откуда выхода нет.

Она заснула в своём раскалённом кресле,
прохладном, как лёд,
а я осязал её раскалённое сердце,
которое никто не берёт.

Она проснулась, и я очнулся,
это был только сон.
Наяву оказалось – живём на улице,
свернувшейся в колесо.

И мы столкнулись сонными лбами
и друг в друга вошли,
а люди ехали за грибами,
срезали нас от земли,

а затем нас вытащили из корзины
и положили на стол.
И она ушла в свои палестины,
а я снова взошёл на столп.

Быть самим собой - сбой,
с небесного колеса
падаешь в зеленый подвой
чистого, как глаза,

шарика,
стремящегося к нулю,
к бесконечности тем и тел,
но - пока тебя я люблю -
я на кресте, на кресте.